Порядок нарушен
Порядок нарушен
Антон Лухнёв
«Последний срок», Иркутский театр кукол «Аистёнок», реж. Игорь Казаков
Год 85-летия со дня рождения Валентина Распутина Иркутский театр кукол «Аистёнок» отметил премьерой «Последний срок» по знаменитой повести писателя. Спектакль создали режиссёр Игорь Казаков, художник Татьяна Нерсисян, композитор Егор Забелов. Это первое воплощение прозы Распутина театром кукол.
Как и предыдущая работа Игоря Казакова в «Аистёнке» («Дядюшкин сон», 2022), его новая постановка является комбинированной: здесь есть роли, созданные людьми, – Варвара, Илья, Люся, Михаил и Надя, и персонажи, созданные с помощью кукол – их мать Анна, её подруга Мирониха, внучка Анны Нинка.
В повести Валентина Распутина основное действие перемежается рассказами действующих лиц о событиях их жизни, давно минувших и недавних. Поэтому при переводе прозы на язык сцены театр применил принцип материализации воспоминаний. Память – одно из ключевых понятий в аксиологии Распутина – является нравственным качеством и служит характеристикой для персонажей спектакля. Так, впервые за долгое время собравшись вместе, взрослые дети старухи Анны с радостью, подсказывая друг другу, вспоминают свои детские годы и сопровождают разговор игрой в куклы. Оказавшись в отчем доме за одним столом, они вспомнили своё детство и родные места, а находясь вдали, живя по отдельности, забыли. Забыли себя детьми, как забывают убранные на чердак игрушки. Люся, одна из приехавших дочерей Анны, обнаруживает, о сколь многом она забыла; её воспоминания о детстве, о покинутой деревне «окаменели, слежались в одном отринутом неподвижном комке, затолканном в дальний пыльный угол, как узел с отслужившим своё старьём». Отринутая память – это вина, «за которую придётся держать ответ», говорит Распутин.
В пьесе «Последний срок» (1977), созданной писателем на основе своей повести (1970), сама главная героиня сообщает, чем грозит беспамятство. В ожидании смерти Анна мысленно прощается с детьми и говорит им о том, что считает самым важным: «Чё же вы такие беспамятлевые-то, не бережливые? Пошто вы думаете, что вам это ни к чему? Память о родном месте, где вы родились, да ить это душа ваша, а душу берегчи надо».
А что случается, если забывают близкого, родного человека? Театр не однажды отвечал на этот вопрос. Например, драматург Антон Марков предложил свой ответ в пьесе «Игрушки» (1999). В этой «комедии в одном детстве», как определил жанр сам автор, все действующие лица – пять плюшевых игрушек и пластмассовая кукла – остались не у дел: когда игравшая ими девочка выросла и её любимцы стали ей не нужны, их убрали на антресоли. Здесь герои выясняют, что происходит с такими, отслужившими свою службу в детстве, игрушками. Какое-то время, пока ребёнок их помнит, игрушки могут играть в знакомые им игры (которым научил их ребёнок, а тот, в свою очередь, научился у взрослых): ругачку, махаловку, судилки и проч. Но когда ребёнок совсем забывает их, они «гаснут», навсегда засыпают. О том, что происходит с ребёнком сообщает одна из игрушек – не раз побывавший в детстве, мудрый медвежонок Белогрудка: «когда дети забывают свои игрушки, они сами становятся игрушками, они забывают себя, они забывают тебя, Что-то!» Это Что-то означает некое всесильное сознание и то, что мы называем душа. Языком иносказания пьеса Маркова говорит о человеке: как смысл игрушки состоит в том, чтобы с ней играли, так смысл человека состоит в том, чтобы он был кому-то нужен, кем-то любим. Иркутским зрителям история Белогрудки и его друзей знакома благодаря спектаклю «Забытые игрушки», который в 2022 году поставила режиссёр Мария Циомик, возглавляющая молодёжную театральную студию «Крылья».
В спектакле «Последний срок» Иркутского театра кукол тоже показана ситуация «забытой игрушки» и главную героиню мы видим глазами выросших, разлюбивших её детей, для которых она стала ненужной старой куклой.
Старуха Анна (говорящая голосом Эммы Алексеевой, актрисы Иркутского драматического театра имени Н.П. Охлопкова, приглашённой в новую постановку «Аистёнка») в противоположность своим детям хорошо помнит своё прошлое, и на сцене воплощаются два её воспоминания: о корове Зорьке и о похороненных детях. Оба эпизода театр сопроводил материализованными образами, иллюстрациями. Почему? Вероятно, для того, чтобы обратить наше внимание, что между этими эпизодами существует связь. Корова телится, даёт молоко и тем самым приносит пользу хозяину. Анна всю жизнь работала и много рожала, давала жизнь. Но как у коровы люди забирают телят, так и дети не вполне принадлежат матери, она не может ими распоряжаться. Их может отнять смерть, война: пятеро детей Анны умерли маленькими, трое погибли на войне (когда героиня сообщает об этом, Роман Зорин, исполняющий роль Ильи, выставляет на покрывающей часть авансцены почве три маленьких могильных креста, и мы понимаем: это она, мать, жизнью своих детей помогла народу одержать победу). Пятеро детей живы и здоровы, но четверо из них покинули мать, о чём в повести сказано: «Как только подрастали и годились для работы, один за другим уезжали, будто кто-то, как щенят, отнимал их от матери и отдавал в чужие руки». И Зорька, и Анна, каждая, исполняя свою службу, приносили пользу, давали жизнь. Но чем-то они, человек и животное, должны и отличаться. Возможно, отличие заключается в отношении детей к своей матери?
Куклу старуху Анну приводят в движение актёры, играющие её детей. Это техническое решение оправдывает инсценирование повести именно театром кукол и заключает основную идею постановки: любовь и забота детей продлевают жизнь матери: «У какой матери середь своих ребят силы не прибудет?» Анна была уже при смерти, но приехавшие долгожданные дети оживляют мать. (Эта идея не исключает Божественного вмешательства, в которое верит Анна: Бог ей помог, дал добавочные дни к её жизни ради встречи с детьми. И заметим: возможно, ради самих ребят, чтобы они смогли проявить свою любовь.)
Вторая ростовая кукла в спектакле – старуха Мирониха (Тамара Гуринович и помощники). Она осталась единственным другом для Анны. Дети Миронихи тоже её покинули, как будто забыли, она «одна, как перст», говорит про неё Анна. Мирониха заботится о своей корове, которая, похоже, составляет смысл жизни для хозяйки. Расстаться с коровой для Миронихи всё равно что «живая смерть», то есть смерть при жизни. И вот корова пропала. Своё душевное состояние Мирониха передаёт словами: «Она [корова] ить мне все нервы пережгла, я из-за её нечеловек». Подобное, видимо, происходит и с матерью, когда её дочь или сын забывают о ней. В аналогичном «нечеловеческом» состоянии оказалась Анна, ждавшая старших детей и продолжающая ждать младшую, Таньчору.
В повести ироничное отношение обеих старух к себе, к своей старости выражено с помощью комичного уподобления тела механизму, износившиеся части которого можно заменить: «У меня ноги вострые, я их всю жисть об землю точила», «Ты, девка, свою родилку-то, однако, поране меня сняла да сушить повесила – А у меня другая есть, получше старой» (звучащие в спектакле эти реплики вызывают у зрителей смех), «Под моё тулово когда молодые бы ноги, дак я бы ишо сбегала, поглядела. А так я на своих палках до горы достану, и меня уж к земле тянет». Рассказчик тоже иной раз говорит о «механике» Анны: «Глаза у старухи ещё покачались-покачались, словно чашечки весов», «сердце, разогнавшись за долгую жизнь, продолжало шевелиться», «что-то внутри заработало», «после каждого несчастья она заново собирала себя из старых косточек, окропляла живой водой и подталкивала: ступай, живи...». Степан Харчевников, рассуждая о женщине и бабе, описывает первую как искусственную заводную куклу, сделанную на фабрике (описание это напоминает Люсю). А баба «идёт, так по ней видно, что у ней и мать была и бабка, видно, что в жизни человек находится». И Степан в качестве примера настоящей бабы называет тётку Анну. В пьесе Валентина Распутина «Последний срок» Лицо от автора, предваряя появление сидящей на кровати Анны, противопоставляет человеку, имеющему ограниченный источник жизненных сил, неваляшку. Кукольный мотив сопровождает образ Анны изначально.
Третьим кукольным действующим лицом в спектакле является Нинка (Анна Скоромная), внучка Анны. Рассказчик в повести характеризует Нинку так: «Она нигде не пропадёт, ни в мать, ни в отца – в лихого молодца». Девочка становится свидетельницей происходящего в доме и в бане, где совершается беснование её отца и дяди Ильи («Да пейте хошь за нечистую силу», говорит им Анна, зная, что запрети она им, её не послушаются). Этот персонаж наводит на мысль, что сын, который не чтит свою мать, не сможет и воспитать полноценного человека, а только куклу.
В спектакле нашёл применение театр теней. Когда Илья и Михаил (Эдуард Дроздов) удаляются в баню и пытаются с помощью Степана Харчевникова (Денис Игнатьев) выпить ящик водки, они сами теряют зрак человеческий и становятся тенями: на задёрнутой в бане занавеске зрители видят силуэты актёров. Между тенями происходит разговор. Анекдотичный рассказ о том, как Степан тёщу перехитрил, вызывает живое сочувствие Михаила и Ильи и, видимо, популярен в деревне, где «теперичи мало кто сухой живёт». А тёща, та же мать, признана помехой.
Анна ждёт, чтобы проститься, одну Таньчору. О младшей своей дочери, как сообщает Михаил Илье, старуха часто вспоминала и прежде, пока была здорова, тосковала. Видя, как теперь переживает мать, и желая её утешить, Михаил идёт на обман и объявляет: это он отбил телеграмму сестре, чтобы она не приезжала, так как матери стало лучше. Казалось бы, Михаил проявляет заботу, сочувствие. Но после этого... Следующая сцена становится кульминационной: в ответ на обвинения в том, что он обижает мать, Михаил предлагает брату и сёстрам забрать мать к себе (и обещает отдать в придачу корову, не то в качестве компенсации, не то вознаграждения) и по очереди толкает-накатывает на каждого из них кровать с лежащей матерью, те отказываются и отталкивают кровать обратно. Все дети Анны, и те, кто живут рядом – Варвара (Наталья Уткина) и Михаил, и те, которые давно уехали из родного дома и давно здесь не бывали – Илья и Люся, как будто не осознают, что их мать – живой человек, а не кукла.
Следующий эпизод представляет собой монолог Анны, в котором она высказывает свои размышления о смерти, вспоминает о своих умерших и убитых детях. Одна реплика Анны, обращённая в зал, звучит и прежде («Землю во сне видать – это, однако, и не к худу совсем»). Но здесь театр отказался от непосредственного повествования, эпизации, а привлёк в качестве слушателя для Анны нового персонажа – смерть (Алёна Копылова). По словам Анны, каждому человеку дана своя смерть и она, как двойник, похожа на него. Но вопреки мольбе, к Анне является не её смерть, а смерть её ребёнка (о котором она вспоминает): мы видим детские череп и скелет в рубашке. Так театр воплотил представление Анны о смерти, которую она поняла и воспринимает как человека и поэтому относится к ней со смирением.
В конце этого эпизода Анна с помощью Варвары-Уткиной, Ильи-Зорина и Михаила-Дроздова выходит на чуть выступающий с авансцены помост-пристань и зовёт, обращаясь в зал, Таньчору (в повести после признания Михаила, Анна уже не ждёт, что дочь приедет). В этот момент на некоторой высоте над сценой, из левой кулисы в правую проходит маленький игрушечный пароход. Тот самый пароход, который когда-то увозил от Анны её дочерей и который запечатлелся в её памяти: «...но пароход уже разогнался, зашлёпал в полную силу, и вслед ему, слепя, подгоняя, превращая его в сияющую игрушку, ударило сзади солнце». В спектакле этот идущий по невидимой реке пароход-игрушка стал воплощением времени уходящей невозвратно жизни. (В первом эпизоде спектакля, когда Люся, сшив траурное платье, засыпает, идущий по натянутой чёрной ткани, точно по водам Стикса, пароходик появляется не то, как её сновидение, не то воспоминание.) Примечательно, что в финале Люся, Илья и Варвара, покидая плачущую мать, спешат на «ракету» (модель пассажирского теплохода на подводных крыльях), словно они отправляются в космос.
Писатели-«деревенщики» в своих произведениях воспевали и отпевали свою родину – старую деревню, которая была хранилищем традиций и самобытности народа, источником его векового духовного опыта. В повести и пьесе «Последний срок» старуха Анна олицетворяет эту русскую деревню. Другим символом деревни в обоих произведениях является Игреня. В голодное военное время, «в голодовку», на этой лошади однажды пахала ещё маленькая тогда Люся. Обессиленный Игреня упал, «завалился», но, по сюжету Распутина, как бы ободрённый, оживлённый лаской и уговорами подоспевшей Анны, поднялся и продолжил непосильный свой труд. В инсценировке Игоря Казакова Люся (Диана Бронникова) тоже вспоминает, как она боронила. На авансцене с помощью кукол воссоздаётся картина из прошлого: маленькая Люся идёт за бороной, запряжённый Игреня всхрапывает, мотает головой, падает. Но упав, лошадь не поднимается. И, видимо, неслучайно куклой Игреней управляют Варвара-Уткина, Илья-Зорин и Михаил-Дроздов. Возможно, это продолжение той игры, которую братья и сёстры начали, когда, сидя за столом, подсказывая друг другу, вместе стали вспоминать своё детство. Если же здесь актуализирована метафора «Игреня – деревня», то смерть Игрени предвещает, что и деревня, оставленная на попечение детей Анны, рано или поздно прекратит своё существование.
В пользу последнего предположения свидетельствует состояние родительского дома, хозяином которого стал Михаил. В повести рассказчик сообщает, что в сознании старухиных ребят родная изба является продолжением матери, они составляют одно целое: изба и мать «постарели до одинаково дальней, последней черты и держаться только благодаря друг другу». Театр выразил эту мысль по-своему – в декорации. Комната, где находится Анна, выглядит нежилой, ветхость её нарочита: в потолке зияют прорехи, на стене во многих местах не хватает штукатурки, покосилась приставная лестница. Очевидно, духовная глухота Михаила и остальных детей сказывается и в отношении к матери, и в отношении к родному дому.
Недаром в фойе Иркутского театра кукол зрители видят коллаж, на котором представлены чёрно-белые фотопортреты стариков и снимки ветхих деревянных избушек. Проблема нерадивого отношения к старине, к памятникам деревянного зодчества волновала Валентина Распутина (своё отношение писатель высказал, например, в очерке «Иркутск с нами») и является злободневной и в современном Иркутске.
В повести и в пьесе Распутина существенное значение имеет солнце – оно по-летнему щедрое, солнечный свет, падающий на пол и на стену её комнаты, радует-веселит и согревает Анну. Распутинские рассказчик и главная героиня взирают на солнце и сознают: оно освещает и согревает землю, оно даёт жизнь, которая останется после нас. В спектакле Казакова свет на Анну льётся не из окна, а сверху, оттуда, где должна быть крыша, и сквозь наполовину разобранный потолок. В декорации, в соответствии с данным в повести описанием, есть окно, изголовьем к которому лежит Анна. Этот элемент сценографии работает: на одиноко сидящую Анну через открытое окно дует ветер, летят опавшие осенние листья. Дети рядом, но мать остаётся одна («никому не нужна»), остаётся ненужной, точно кукла.
Режиссёр Игорь Казаков снова, как и в предыдущей своей работе в Иркутске, перевернул наше отношение к известному литературному образу. Мы, читая в повести Распутина глубокие размышления главной героини о жизни и смерти, привыкли воспринимать Анну мудрой, считаем её образцом нравственности, восхищаемся её духовной красотой и силой. И вдруг увидели её куклой, ненужной вещью. «Как же так!? Да Анна святая!», – протестуют сейчас иные читатели.
Непорядок?
Во-первых, театр не отказывает Анне в святости: в конце спектакля сквозь брешь в потолке Анна возносится в небо (мы это понимаем потому, что сквозь эту брешь незадолго до вознесения начинает падать снег).
Во-вторых, здесь, мне кажется, уместно уточнить, что такое святость? Философ Габриэль Марсель так трактует значение святости: «Момент святости, воплотившийся в некоторых людях, нам дан, чтобы открыть нам, что то, что мы называем нормальным порядком, есть в конечном счёте с высшей точки зрения, с точки зрения души, связанной глубинной связью с онтологическим таинством, лишь опрокинутый противоположный порядок» («Трагическая мудрость философии»). В этом и заключалась, на мой взгляд, задача театра: дать нам понять, что порядок в этой семье нарушен.
Главная героиня спектакля разделяет судьбу своего дома и судьбу русской деревни: преданные забвению, брошенные своими детьми, они уходят из этого мира. Не может помочь и последний вопль ставшего на колени, опамятовшего сына: «Прости, мама!»
В каждом спектакле театр создаёт свою модель мира. Режиссёр показывает нам такой мир, каким, по его мнению, он должен быть, или такой, которому грозит гибель, и указывает причины гибели. В постановке «Последний срок» Иркутского театра кукол дана модель обречённого мира. Этот мир обречён потому, что дети забыли родную мать, забыли отчий дом, забыли свою родину.
Антон Лухнёв – филолог, выпускник филологического факультета Иркутского университета (2016).
